Казнь повстанцев

Подморозило. К утру повалил большими хлопьями мягкий пушистый снег, разом преобразивший Темников. Припорошенные снегом, как-то веселее глянулись вросшие в землю, серые, покосившиеся избы, засияли на белом фоне крыш голубые маковки церквей, засветились матовыми зеркалами затянутые ледяной коркой лужи, повеселели и темниковцы. Ни воевода Лихорев, ни вошедший после него в город воевода Щербатов расправ над горожанами не чинили, следствия по делу о воровстве темпиковских мужиков не вели, ждали набольшего своего боярина Юрия Алексеевича Долгорукого.

Алена уже знала, что отряд Федора Сидорова разгромлен, и что сам он пленен и содержится в темпиковском остроге. Знала она, что разбиты отряды на большой темниковской засечной полосе, что Игнат Рогов убит в схватке со стрельцами, что Данило - кузнец христорадиевский, Мартьян Скакун, Семен Захарьевич Пусторуков и многие из тех, с кем начинала она весной 1670 года, повязаны и с обозом Юрия Долгорукого направляются в Темников для суда и расправы. Знала она и то, что пощады ей не будет, как не будет прощения и ее товарищам.

Алену до поры не тревожили. Только один раз, и то из любопытства, заглянул в ее камору воевода Щербатов. Осветив лицо факелом, воевода внимательно осмотрел Алену.

- Баба, каких много, а не проста...

Сегодня с раннего утра в воеводском доме было суетно. Алена слышала, как стучали каблуки сапог по коридору. В доме мыли, скребли, прибирались, готовились к встрече Долгорукого. К полудню, загремев засовами, распахнулась дверь и в каморку, где содержалась Алена.

- Выходи! - рявкнул стрелецкий десятник, просунув голову в дверь.

Алена переступила порог и отшатнулась: в глаза больно резанул солнечный свет, падающий снопами лучей через окна и играющий бликами на еще мокром после мытья полу.

- Чего взбрыкиваешь? Не бойся, не казнить ведем. Воеводу Долгорукого встречать крестным ходом намерились, оттого и ты занадобилась. Пошли. Во дворе уже все колодники в сборе, токмо тебя не хватает...

Выйдя во двор, Алена увидела окруженных плотным кольцом стрельцов до двух десятков повстанцев, многие из которых были закованы в цепи. Алена поклонилась поясно своим товарищам и молча встала рядом со всеми.

- По двое в ряд, становись! - раздалась команда, повстанцы задвигались, зазвенели цепями, колонна двинулась за ворота воеводского двора.

- А Федор где? - не утерпела с вопросом Алена, обращаясь к идущему рядом незнакомому чернобородому мужику.

- Побит сильно, оттого и нет его с нами. Стрельцы больно злобствовали, когда в полон взяли, больше всех над Федором измывались, сапогами топтали, - тихо рассказывал мужик. Многих до смерти забили, а иных вдоль дороги на деревьях повесили.

- Кто? Щербатов? - удивленно воскликнула Алена.

- Он самый.

- Все они одним миром мазаны! - подал голос впереди идущий молодой русоволосый парень и осекся, получив вбок удар древком бердыша.

- Молчать! - заорал стрелец. - Зарублю, коли трепать языками станете! - пригрозил он.

Колонна вытянулась за ворота. Теперь Алена видела весь крестный ход. Впереди, в окружении священников и дьяконов приходских церквей, шествовал протопоп темниковский отец Мавродий. За ним шли темниковские всяких чинов люди, уездных церквей священники, крестьяне и все с крестами, плелись пленные повстанцы. За ними, опять плотной толпой, шли темниковские мужики, бабы, работный люд с будных майданов, а далее стройными рядами двигались стрелецкие сотни, вышедшие встречать своего воеводу.

Щербатов и Лихорев, в сопровождении полковников Волжинского и Лукина, отмежевавшись от крестного хода, ехали поодаль от растянувшейся колонны, полем на лошадях.

В двух верстах от города крестный ход остановился: впереди, конно, по четыре в ряд ехали рейтары, за рейтарским полком краснели кафтаны московских стрельцов.

«Долгорукий идет!» пронеслось над колонной темниковцев.

Лучшие градские люди, шедшие впереди колонны, пали ниц. Их примеру последовали остальные темпиковцы, и только протопоп размашисто осенял большим серебряным крестом подходивших царских рейтаров и стрельцов. Пленные повстанцы спин перед Долгоруким не согнули.

Когда Долгорукий в сопровождении стрелецких голов и рейтарских полковников подъехал ближе, вой поднялся над колонной коленопреклоненных мужиков и баб: винились темниковцы.

Возвыся голос, Долгорукий бросил в толпу:

- Говори, кому доручено! Слушаю.

С земли поднялись два сына боярских: темниковского уезда вотчины князя Одоевского стольник Василий Федоров и вотчины князя Черкасского стольник Михаил Петров. Оба они, подойдя к боярину Долгорукому, поклонились поясно и со слезливой дрожью в голосе запричитали:

- Государь, отец родной, воевода Юрий Олексеевич, не оставь нас, людишек малых, милостью своей, челом тебе бьем и слезно умоляем, пожалей ты неразумных, не гневайся на нас, дозволь покаяться во грехах, что не по воле своей, а принуждением с ворами в городе были, их зрели и супротив них не стали. А воровские люди нас зорили и животов забирали, а женок наших силили...

- ...а еще воры всех в круг согнали и в казаки всех поверстали, а кто не хотел в казачество, того в воду бросили...

- ...а тех, государь, градских и уездных людишек, кои с ворами заодно были, мы переловим и тебе приведем...

- ...дозволь нам, благодетель наш Юрий Олексеевич, передать тебе воров, коих мы переимали. Воры те супротив твоих, воевода, ратных людей боем бились и бунты многие заводили, и дома грабили, и женок силили, а иных до смерти запытали.

По знаку Василия Федорова стрельцы подвели пред боярские очи пленных повстанцев.

- Ты кто будешь? - кивнул боярин стоявшей впереди всех Алене.

- То вор-старица Алена, - опередил ее с ответом Михаил Петров. Главная заводчица воровских казаков. Сама мужиков на твоих, воевода, ратных людей водила.

Долгорукий махнул рукой, чтобы Петров замолчал и, приблизившись к Алене, спросил:

- Верно, что ты рать водила боем биться?

- Водила, боярин, дело не хитрое, - глядя Долгорукому в глаза, спокойно ответила Алена.

- И что же, слушались тебя мужики?

- А почто им супротивиться. Я их не на разбой водила, землю добывать, волю...

- Хватит! - перебил Алену боярин. - Мужиков и бабу эту в Пытошную, я сам поспрошаю...

Долгорукий сел в седло и, подъехав ближе к темпиковцам, крикнул:

- Решение мое таково тех мужиков, кто с ворами были и кровь на ком - сыскать, и спрос учинить строгий, остальных же города Темникова жильцов и иных уездных деревень крестьян привести к вере в соборной церкви, чтобы впредь к воровству или к какой иной шатости не приставали.

Боярин махнул рукой, и два десятка рейтаров двинулись вперед, грозя затоптать коленопреклоненных мужиков и баб, расчищая боярину дорогу.

Протопоп темниковский отец Мавродий, тянувший ранее руку с крестом, призывая всем своим существом боярина Долгорукого стать под благословение, отброшенный крупом рейтарской лошади на обочину дороги, сидел, обливаясь слезами, заслонивши рясой лицо, в которое из-под лошадиных копыт летели комья мокрого снега и грязи, и причитал:

- Спаси и сохрани, Боже! Спаси и сохрани!

В Пытошную Алену привели за полночь. Вскоре пожаловал и Долгорукий. Кутаясь в соболью шубу, он сел на лавку к столу и, кивнув на Алену, строго спросил стрелецкого сотника, на коего была возложена охрана повстанцев:

- Почто не в цепях?

Побледнев, сотник упал на колени и, склонивши голову, еле слышно ответил:

- Недоглядел, прости, боярин, нерадивого.

- Встань! Прощаю. Всё ли готово к пытке?

- Всё, государь.

- Начнем.

Заплечных дел мастер подтолкнул Алену поближе к столу, за которым сидел Долгорукий.

- Как зовут и какого чину будешь? - спросил боярин.

- Алена, города Арзамаса Выездной слободы крестьянская дочь.

- Говорят, что ты старица? Алена подтвердила:

- Была в монастыре, да ушла.

- Почто же так?

- Богу везде молиться можно, он услышит.

- Ведомо ли тебе, сколь тяжкий грех свершила ты, уйдя из монастыря?

- Ведомо, - спокойно ответила Алена.

- Анафеме предана ты за проступок свой, отлучена от церкви и от Бога.

Алена вскинула голову.

- От церкви отринуть вы во власти, а от Бога - нет! Бог в сердце моем!

- Вырву и сердце! - крикнул боярин. - Вырву и собакам брошу!

Он подал знак. Палачи только этого и ждали. Привычно они сорвали платье, затянули дыбный хомут, подняли на дыбу.

- Десять боев в полсилы! - приказал боярин.

Палачи принялись за дело: тело Алены покрылось багровыми полосами. Она, стиснув зубы, даже не застонала, что очень удивило Долгорукого, великое множество раз побывавшею на допросах и видевшего немало. Боярин, выхватив из настенного светца факел, подскочил к женщине.

- Ну, как угощеньеце, по нраву ли? злорадствуя, спросил он, поднося факел к аленнному лицу. Поглядев ей в глаза, боярин отшатнулся: страшной ненавистью пылал взор голубых глаз, отчаянной решимостью и непреклонной волей дышало лицо.

Боярин протянул руку и сорвал с молодой женщины нательный крестик.

- Пять боев в полную силу! - приказал он.

Кровь брызнула из-под кнутов, но Алена не разжала рта.

- Не каждому мужику под силу пятнадцать боев сдюжить, а ей нипочем. Знать, верно говорили, что ведунья ты. У Федьки Сидорова и у иных воров были найдены заговорные письма и коренья разные. С пытки сказались мужики, что ты им дала коренья те и ведовству их учила. Так ли?

Алена сквозь губы процедила:

- Коренья те от болезней всяческих и иных напастей, а заговорные письма от пули, от ножа.

- Откель письма те у тебя? - впился взглядом боярин.

- Грамоте обучена, сама и написала, - превозмогая боль, ответила Алена.

Боярин отступил на шаг и только сейчас обратил внимание на ее наготу.

- Ладно тело, похотливо. Замужем была?

Алена кивнула головой.

- А с ворами, поди, прелюбодейничала? Чего молчишь? Знаю, на такую ладную бабу всегда охотник находится… Может, сам Стенька Разин был в полюбовниках, али Федька Сидоров?

Алена молчала.

- Гордая, говорить со мной не хочешь, - и, кивнув палачам, Долгорукий приказал: - Ведунью огнем пытать, пока в ведовстве не сознается.

Боль страшная, режущая обрушилась на левую грудь, Алена вскрикнула и потеряла сознание.

Под вечер, грохоча сапогами, в подвал спустились стрельцы. Подхватив Алену под руки, они выволокли ее наверх, где их поджидал кузнец с молотом и наковальней.

Тоскливо отозвались в сердце атаманши удары молота: железные обручи стянули запястья рук, щиколотки ног, тяжелые цепи потянули к земле.

Алену повели. Идти было трудно: каждый шаг отзывался болью во всем теле, цепи волочились за ногами, мешая ступать.

- Ножные-то железа в руки возьми, всё легче идти будет, - посоветовал кто-то из стрельцов.

Алена последовала совету, идти стало легче. Прошли Губную избу, воеводский двор минули.

«Значит не на пытку ведут, куда же?» - терялась в догадках страдалица. Улицы города были пустынны. Вот и прошли крепостные ворота, впереди взгляду открылось поле, огромная гудящая толпа темниковских мужиков и баб, чуть поодаль стоящие стройными рядами стрелецкие полки, Алена насчитала их четыре, и над всем этим угрожающе возвышающиеся горбатыми спинами виселицы.

«Казнь! - мелькнуло в голове. - Вот и отмучилась!»

Когда пленницу подвели, толпа расступилась, давая дорогу.

- Алену, Алену ведут! - пронеслось над толпой темни-ковцев и окрестных сел и деревень крестьян.

- Матушку нашу, заступницу ведут!

- Бабоньки, гли, что деется-то, - истошно закричала какая-то баба, - женку босу по снегу ведут, изверги!

Народ зашумел, задвигался. Стрельцы, стаявшие настороже, подобрались, покрепче взялись за бердыши, готовые в любой момент двинуться на мужиков.

Алену ввели в круг, образованный двумя рядами стрельцов. В середине круга возвышалось шесть виселиц, а рядом с ними громоздился сруб, выпирая концами разных но длине бревен, внутрь которого был навален сушняк, а в середине торчал высоченный столб. У сруба еще копошились, стуча топорам и молотками, мужики, сооружавшие помост и ступени.

Пленные повстанцы стояли рядом с помостом, обречено взирая на народ, виселицы, стрельцов. Здесь же, чуть поодаль, стояли воеводы: Долгорукий, Щербатов, Лихорев. Среди стрелецких толов и рейтарских полковников Алена разглядела темниковского воеводу князя Щеличева. Почти у самого помоста, ближе к пленным повстанцам, прямо на снегу сидел покалеченный нищий. Раскачиваясь из стороны в сторону и мелко тряся толовой, он причитал:

- Спаси и сохрани, Боже! Спаси и сохрани….

Алена хотела подойти к повстанцам, но сопровождавшие ее стрельцы преградили дорогу. Уперев конец сабли ей в грудь, одни из них рявкнул:

- Не велено!

Атаманша издали поприветствовала повстанцев, те ответили на приветствие позвякиванием цепей. Лица у многих просветлели: ибо видели мужики, что не бросил их атаман в последний час жизни, разделил судьбу с ними поровну.

Наконец мужики закончили возиться у помоста и, оттащив ненужные бревна в сторону, с виноватым видом юркнули в толпу темниковцев.

На помост взобрался дьяк. Развернув лист, принялся читать, гнусавя и растягивая слова. Дойдя до приговорной части, он замолчал, прокашлялся и, возвыся голос, прокричал в толпу темниковцев:

- ... и за те воровские дела великий государь наш, царь и великий князь Алексей Михайлович повелел: попа Савву и иных мужиков разных сел и деревень предать казни

повесить, Алену же бывшую старицу Никольского монастыря, воровавшую також, за ее воровство и ведовство, с воровскими заговорными письмами и кореньями сжечь в срубе.

Ропот недовольства поднялся над толпой согнанных на казнь темниковцев, бабы заголосили, запричитали, дрогнуло сердце у Алены.

«Знать, судьба и смерть в муках принять, - подумала она. - Что ж, на миру и смерть красна. Сил бы вот только достало принять ее по чести!»

Алена повела взглядом в сторону и чуть было не воскликнула. Среди стрелецких сотников стоял Гришка Ильин. На нем был новый кафтан, стрелецкая шапка с околышем, на ногах сапоги зеленого сафьяна. Глядя на страдалицу, он ухмылялся. Превозмогая боль, рванулась Алена к предателю.

- Что, иудушка, радуешься? Сколь за животы наши отвалили тебе серебра? Ответствуй, не таись. Всем нам, - повела Алена в сторону повстанцев, - узнать хочется, сколь кровь наша стоит.

Гришка Ильин побледнел и неожиданно для стоявших рядом с ним стрелецких сотников попятился от молодой женщины.

- Чего ты за спины стрелецкие прячешься? От Божьего ока не укроешься, да и укрыться тебе негде, ибо везде народ, а память народная вечна.

Застыдившись невольно выказанного страха, Гришка Ильин выступил вперед и, принуждая себя, рассмеялся:

- Тебе ли меня порочить? Одной ногой в могиле стоишь, о душе своей пекись, а о себе я сам позабочусь.

- Попомни слово мое, - звякнув цепями, Алена направила руку в сторону Гришки Ильина, указывая на него перстом, - не долго тебе ногами своими землю поганить, - выкрикнула она. - Мы загинем, но вслед за нами придут другие вои и помстятся за нас, попомнят твое предательство. Сдохнешь как собака, и проклянут тебя люди, как я проклинаю, и плевать на могилу твою станут! Берегись, Гришка! Близка смерть твоя! Она уже коснулась тебя, оттого ты и бледен лицом.

Гришка, озираясь по сторонам, попятился назад; и вдруг, захрипев и схватившись руками за грудь, начал медленно валиться на землю.

Крики ужаса и ликования огласили место казни.

- Что там? - недовольно бросил Долгорукий, видя замешательство среди стоявших в стороне стрелецких голов и сотников. Дьяк Михайлов, видевший все, что произошло, пояснил:

- Мужик, что передал тебе, боярин Юрий Олексесвич, вора-старицу, попа Савву и иных воровских казаков убит токмо что нищим. Метнул нож убогонький, да должно в сердце угодил.

- Вон тот, кривобокий?

- Он, боярин.

- На кол его! приказал Долгорукий. – Да и с этим кончайте поскорее, зябко...

Перным расковали Семена Захарьевича Пусторукова. Обнявшись с товарищами и поклонившись поясно Алене, он подошел к протопопу, перекрестился и поцеловал поднесенный к нему крест.

- Кайся! – строго произнес протопоп, простирая руку с крестом.

- Каюсь, в чем согрешил я перед людьми и Богом.

Протопоп широкими взмахами руки перекрестил Семена Захарьевича и кивнул палачам Те подхватили Пусторукова под руки и повели к виселице. За ним последовал второй, третий повстанец…

Долго не могли сладить с Саввой. Поп вырывался, бил ногами, головой, но и он затих под перекладиной.

Когда взяли нищего, толпа темпиковцев заволновалась, зашумела, ибо не все видели и знали истинную причину Гришки Ильина.

- Не тронь убогонькою!

- Блаженного то за что?

- Грех на слабого руку поднимать! - раздавались выкрики из толпы.

На помост снова поднялся дьяк и, подняв руку, крикнул:

- Божедом этот уличен в убивстве крестьянина села Веду Григория Ильина и потому посажен на кот будет!

Палачи добро знали свое дело, и казнь свершилась споро, без суеты.

Вот и Алену расковали.

- Кайся! - протянул протопоп серебряный крест.

- Не в чем каяться мне, отче. Перед кем и грешна, так это перед ними, - кивнула она на качающиеся в петлях тела мужиков. - Отойди! - повела атаманша рукой. - Дай с народом проститься.

Осторожно ступая обожженными ногами, Алена взошла па помост, поклонилась па четыре стороны.

- Прощайте, люди добрые! - крикнула Алена. Голос ее зазвенел над притихшей толпой темниковцев и полками стрельцов, внимавших ей. - Немало порадели мы за дело народное, немало крови пролито, да видно сил недостало... Вот если бы Русь Великая поднялась, да каждый мужик бился так же храбро, как эти, - показала она рукой на повешенных, - так поворотил бы князь Долгорукий вспять и бежал бы он от мужицкой рати.

Боярин Долгорукий поморщился от Алениных слов и подал знак. Четверо палачей, одетых в черные полукафтаны, подбежали с горящими факелами к срубу. Сушняк загорелся, затрещал, пламя взметнулось к небу. Два палача поднялись на помост, взяли Алену под руки.

Она рванулась и, вытянув руку вперед, как бы заслоняясь, воскликнула:

- Не троньте, я сама!

Палачи, повинуясь ей, отошли.

- Прощайте! Простите, люди добрые! Живите счастливо, коли сможете, и помните о нас. И верьте, придет еще время, и запылают усадьбы боярские, полетят их головы поганые. Помните о том и готовьтесь!

Алена перекрестилась и бесстрашно бросилась, в бушующее пламя...

Так погибла народная героиня, уроженка Земли нижегородской, женщина неимоверной твердости духа, бесстрашная воительница крестьянской войны, старица Алена.