Цена победы. Рассказ ветерана, умершего в 1985 году

Выход из болот

Я был командиром отделения саперов. В ноябре 1941 года мы бродили по лесам и болотам Смоленской области, недели две у нас во рту крошки не было. Вышли раз утром на опушку леса – невдалеке село. Точнее было село, осталось несколько русских печек, два-три сарая и с десяток землянок.

Вдруг, по проселочной дороге подлетает легковая машина, из нее выходит старший политрук, жует бутерброд с колбасой, у нас в желудках аж застонало все. Спрашивает, откуда и куда. Мы ответили – какой части и куда идем. Политрук приказал нарубить дров, сейчас, мол, полуторка подойдет.

- Поесть бы чего-нибудь, ведь две недели из болот не вылезали, – бормотали мы.

- Что – жрать захотели? – спросил политрук и откусил огромный кусок булки с колбасой.

- Мы все, как по команде, вскинули винтовки. Политрук еле-еле успел прыгнуть в машину и уехал.

Завтрак в землянке

Зашли в ближайшую землянку. Печка, лавка, два стула, стол, тряпка на полу, вот и вся обстановка. Хозяйке под сорок, обута в лапти, к ней жмутся пятеро ребятишек, младшему годика 3, старшему лет 9, все босиком, ноги в цыпках, пятки в трещинах. Было у нас на пятерых горбушка хлеба, две луковицы и три куска сахара.

Говорю хозяйке:

- Пусти погреться, две недели нежрамши, перекусим и уйдем.

- Проходите, – прошептала она.

- Разложил я наше богатство на столе, стал резать хлеб. Слышу старший шепчет матери:

- Мам, гляди, а у дяденьки-то – хлеб.

Мальчишка так произнес слово хлеб – будто тут были все богатства и благополучия мира. Я аж задрожал. Говорю своим:

- Вы, мужики, как хотите, а я жрать не могу, не полезет кусок в горло.

Оставили мы свое богатство и ушли. Под вечер добрели до своей части.

В декабре меня ранило в ногу, только положили меня на стол в полевом госпитале оперировать, началась бомбежка. Нас, раненых, покидали в полуторки кто в чем был и повезли в тыл. В декабре 41-го морозы стояли лютые, а я был в одних кальсонах, ногу еще и отморозил, отрезали ее мне по коленку. Долечивался в Арзамасе, в школе Чкалова госпиталь был.

Рассказ жены ветерана

Мужиков в селе не было почти, только бабы и ребятишки. Человек пять, правда, в 42-м году вернулись: кто без руки, кто без ноги, один слепой пришел. Назначили моего Васю председателем сельсовета. И началось. Каждый день начальство приезжало: инспектора по заготовкам, по мясу, по молоку, по шерсти, по недоимкам, уполномоченные всякие, все здоровые, рожи красные, злые.

И всех кормить и поить надо, да с собой чего-то дать, куда денешься.

Вася-то сначала не пил, а раз пришел домой пьянущий, сердитый, матом на чем свет стоит ругается. Выпил еще чайный стакан первачу и даже закусывать не стал, спать лег.

Дня через три какие-то мужики на легковушке приехали из города и говорят:

Василий Михайлович, поехали в город на совещание. Полчаса тебе на сборы.

Я им говорю:

Погодите маленько, я ему хоть поесть соберу да носки чистые дам.

Не надо, – говорят они, – он к вечеру приедет.

И увезли Василия. Вечером нет, на другой день нет, на третий нет. Пошла я пешком в город, в райсполком, мужа разыскивать. А мне говорят:

Твой муж – враг народа. Его вчера в Горький увезли, на Воробьевку, в НКГБ (по нынешнему – КГБ – авт.).

Рассказ ветерана (продолжение)

Приехал в тот день инспектор по молоку и яйцам. Я отчитался чин по чину: сколько сдано, кто сколько должен остался. Бутылочку, конечно, выпили. Вот из-за этих инспекторов и пошла поговорка в народе: «Как же это председатели каждый день-то пьют?». Тяжело-то, мол, как.

Он мне и говорит:

Пасха скоро. Собери-ка мне ведерко яиц.

Я аж поперхнулся:

Где же, - говорю, – я тебе ведро яиц возьму? С десяток, может, найду.

Он и гаркнул:

Я сказал ведро! Поговори у меня еще!

Тут меня взорвало:

- А ты, сволочь, – говорю ему, – мы на фронте по две недели голодными из болот не вылезали, а тебе ведро яиц? Ты на рожу свою погляди! Треснет она у тебя скоро. Ничего не дам!

Хлопнул я дверью и ушел домой. На Воробьевке мне предъявили обвинение: антисоветская пропаганда и агитация, статья 58-я – говорил, что советских солдат по две недели не кормят.

Рассказ жены ветерана

Зарезали мы свинью и с его, Василия, сестрой повезли всю тушу в Горький. Нужда заставит, всех разыщешь. Нашли мы, где живет следователь. А дорогой чего только не натерпелись – тогда ведь грабили и убивали на каждом шагу. Бог помог.

Отдали тушу следователю. Он, спасибо, помог. Дали Василию 6 лет, а если бы не туша – 10 лет и угнали бы в Сибирь.

Года 3 Василий в Мордовии был, да года 3 в Стексове (в Стексове была колония – авт.). В 50-м году вышел. Взятки везде берут, пить и есть все хотят.

Рассказ ветерана

Вышел я в 50-м году. Где работать? На всей семье клеймо – враги народа. В колхоз? Там сидят те, кто против меня показания давал, напели столько, что сами запутались. Иду по селу – они на другую сторону переходят. А вышел я осенью. Три денька только дома побыл – мою дочь, 17-летнюю, в правление вызывают. Приходит она и говорит:

- В Балахну завербовалась, торф добывать.

- Зачем, – спрашиваю, – плотничать буду, прокормимся.

Дочь отвечает:

- Мне сказали, что если не завербуюсь, то значит я против советской власти. А у мебя отец и так враг народа, значит все мы такие, всю семью увезут.

Уехала. Через 3 месяца продали мы телку, поехал я в Балахну, потому что письмо получил: «Дочь слегла, наверно, умрет». В Балахне торф добывали, электростанция на нем работала.

Телку прорабу отдал. С кем он тушу делил, не знаю, но дочь я домой привез, выходил. Правда, с тех пор ревматизмом болеет, ведь в Балахне торф добывали, стоя по колена в воде, в резиновых бахилах.

Рассказ жены ветерана

Помыкались мы, в правлении на Василия косо глядели. Продали дом в деревне и уехали в Арзамас, купили хибарку. Вася был и плотник, и столяр, и печник. Плотничал летом, вдвоем с таким же, как он, за два месяца пятистенный дом сдавали. Зимой сторожил. Через 3 года мы себе новый дом построили.

В 1969 году Василий запил. Я виновата. Каждый день твердила ему: «Вон, мол, со всех судимости-то снимают, кто ни за что сидел, а ты ведь все-таки инвалид войны». И пришло ему извещение из прокуратуры: так и так, вы, дескать, реабилитированы за недоказанностью обвинения. И велели колхозу зарплату заплатить за 3 месяца. Привезли нам пять мешков зерна да 7 мешков картошки. Тут он и запил.

Рассказ ветерана

Я бы, может, и не запил. Но ведь что они, сволочи, сделали? Это не на ногу в автобусе наступили, ах, мол, извините.

Испоганили всю жизнь. Семья 10 лет с клеймом врагов народа ходила, тройные налоги платила, ребятишек измордовали, чуть что и учителя в школе: ах, ты, сын недобитого храмого врага народа. Шесть лет тюрьмы отсидел, и потом, за все это, дали мне 5 мешков пшеницы. Лучше бы я не получал этой бумаги о реабилитации. Ну,

было и было. Коммунисты в тюрьме говорили: так, дескать, надо для партии, для построения коммунизма.

Рассказ жены ветерана

Меня тоже чуть не посадили. Жили мы на краю села. Осенью, в 49-м году, лук с поля возили, а уж октябрь был, дожди шли каждый день. Была у нас в колхозе полуторка. И вот прямо перед нашим домом ее тряхнуло, и из кузова килограмма три лука выпало.

Бабы мне и говорят:

Надежд, собери, у тебя ведь четверо на руках, а ты одна, все равно ведь сгниет.

Я и собрала, дура. Через час вызвали меня в сельсовет: так и так, хищение колхозной собственности. Три недели я поила председателя сельсовета, зато легко отделалась, дали мне два года принудработ.

Дети ветерана:

Старшая дочь – умерла в 30-летнем возрасте от язвы желудка.

Младшая дочь – умерла в 40-летнем возрасте от ревматизма.

Старший сын – умер в 1955 году от воспаления легких.

Младший сын – закончил строительный институт, работал в Нижнем Новгороде, сейчас ему 68 лет.

С Днем Победы, дорогие ветераны!

Николай Алекссев