Карающий меч ударил по крестьянам
Коллективизация в селе Каменка началась в декабре 1929 года, когда было организовано товарищество по совместной обработке земли. В марте 1930 года оно объединяло 28 хозяйств и было преобразовано в колхоз «Наша сила». Население Каменского сельсовета в то время на 38 % состояло из бедняков, на 59 % из середняков и на 3 % из кулаков. В 1931 году провели раскулачивание и три семьи кулаков выслали в Сибирь.
Из книги «Край мой Арзамасский».
А вот как отложилось то время в памяти жительницы Каменки Марии Николаевны Дуняхиной (в замужестве Родиной) и что слыхала она от родственников.
Обычно говорят, что в колхозы вступали добровольно. Кто-то, действительно, шел по собственной воле - в основном бедняки, а кого-то загоняли, создавая невыносимые условия для жизни - особенно это касалось крестьян, имевших крепкое хозяйство.
Я тогда была девочкой и помню, как плакала мама, когда семье было приказано вступить в колхоз. Папа даже думал, что она сойдет с ума, и он, успокаивая ее, говорил: «Маша, не надо плакать. Все пойдут в колхоз - сейчас такое время». А в хозяйстве у нас были лошадь, корова, другая живность. И все-таки он ее убедил, что никуда от колхоза не деться, и увел в колхоз лошадь. Корову, правда, оставили. И сам стал работать в колхозе.
Однажды - говорили, что это был 1937 год - наши деревенские возвращались с сенокоса. Доехали на лошадях до сельмага, как вдруг подкатил к ним воронок. Вышли милиционеры, остановили лошадей и сказали: «Нам Бубнову Машу, что у вас зовется Плетнихой». Та слезла с телеги - ее в воронок. «А кто Глухова Катя?» Отозвалась. «Садись в машину!» - приказали, и дверца захлопнулась. Женщины загомонили: «Куда вы их увозите?! Что они сделали?!» «Куда надо, туда и отвезем», - был ответ. Воронок развернулся и укатил. И ведь не посмотрели, что у Глуховой сын и дочь - было ли им тогда пятнадцать-то лет?! Так одни и остались. У Бубновой, правда, с двумя дочерьми муж остался - хоть какой присмотр.
А надо сказать, что обе они были из богатых. У родителей Плетнихи был двухэтажный каменный дом, стоял на болоте. При коллективизации его отняли. Что с отцом-матерью тети Маши сталось, не знаю. Она перебралась с детьми в маленький домик. А в том, каменном, в войну был детдом, куда свезли ребятишек из разных мест. После его отдали под детский сад. У родителей тети Кати Глуховой дом тоже крепкий был. Клуб потом в нем устроили. Был он из кирпича, двухэтажный. Теперь его сломали. Поселилась тетя Катя с семьей в небольшом доме. Да и это не спасло ее. Где-то уже после войны, году в сорок восьмом, обе они вернулись. Но где все эти годы находились, не говорили - вообще ничего не рассказывали.
Я уже тогда после семи классов в колхозе работала. Бывало, в сенокос усядемся на лугах, чтобы отдохнуть, а народу много было, кто-нибудь и спросит Бубнову-Плетниху: «Маш, ну как там было?» А она: «Мне велено молчать». Молчала и тетя Катя Глухова.
Во время войны сына тети Кати, Геннадия, призвали в армию. Ушел - и погиб. Так и не увидел он больше матери. Сестра его Нюра осталась одна. Была в хозяйстве коровка. Нюра научилась косить, запасала сено. Но ведь тяжело одной. Хорошо, что помогать ей стал наш каменский мужчина - дядя Вася. А чтобы протопить зимой дом, она стала пускать на посиделки молодежь. Но поставила условие: приходить со своими дровами. Так одна и продержалась до приезда матери.
У моего папы был двоюродный брат - Шелёнков Иван Иванович. Тоже жил крепко. У него был полон двор скотины, стояло каменное помещение - там били масло. И вот, в те же 30-е годы, его с семьей выслали из Каменки в Челябинскую область. В тюрьме он не сидел, был на поселении.
Мужчина он был с головой, работы никакой не боялся. Зарекомендовал он себя хорошо, и когда там у них создавали колхозы, то его назначили председателем. Да, хозяин Иван Иванович был настоящий, с крестьянской хваткой и смекалкой. Вот ведь как произошло: здесь раскулачили, а там колхоз доверили. Хотя, наверное, не все так просто было. Могли заставить стать председателем: не пойдешь - на Колыму покатишь. С переселенцем не стали бы церемониться. Много позже мой папа ездил туда и подивился: какой богатый колхоз!
Мои дедушки - Степанов Алексей Иванович (по линии мамы) и Дуняхин Иван Иванович (по линии отца) - тоже были крепкими крестьянами, держали скот, торговали мясом, колбасой. А к коллективизации относились по-разному. Иван Иванович спокойно-рассудительно: против силы не попрешь. А вот Алексей Иванович... Когда прошел слух, что придут забирать зерно, он заявил: «Ничего не отдам. Сами как жить станем?! По миру, что ли, идти?!» Ночью, как мне рассказывала мама, всей семьей выкопали яму, ссыпали туда зерно, а потом взяли да подтащили на это место баню - мужики-то сильные были. Так и спасли хлеб. А лошадь и скотину все-таки забрали.
И вот еще какая история была. Брат моей мамы в Гражданскую войну получил орден Боевого Красного Знамени. Правда, после Гражданской он прожил недолго. Осталась его жена, тетя Паша, одна; и жила она с сестрой моей мамы, которую я называла няня Таня. И надо же, забрали у них коровенку, оставили героя Гражданской войны без прокормления.
Няня Таня пошла в Арзамас, в райсовет, поведала, что случилось. Там выслушали и написали: вернуть корову. Отправилась она сразу на абрамовские луга, где пасли стадо, показала пастуху бумагу. «Верните, - говорит, - мне буренку». «Что ж, коли есть документ, забирай», - отвечает он.
«Стоим, калякаем с пастухом, - рассказывала мне няня Таня, - а корова услышала мой голос, подбежала, положила голову на плечо. Я стою, плачу. Смотрю, и у нее из глаз крупные слезы катятся. Я надела на нее веревку, а она, видимо, поняла, что домой ведут, и тянет меня. Я за ней не успеваю. Тогда намотала веревку на рога и отпустила. Она - домой сломя голову».
А тетя Паша слышит, кто-то сильно в ворота стучится. «Господи, надо посмотреть, кто там», - открыла: корова стоит.
Вот ведь какое время пришлось людям пережить. И страшнее всего, что произвол исходил от властей.
В. Панкратов