Петр Еремеев
«Стремлюсь объять необъятное... Я по природе океанист, а не ручейкист», - сказал как-то Е. Евтушенко. Не уверен, что прав критик, определив: «Поэзия Евтушенко - зарифмованная кардиограмма сердцебиения страны». Уж если кто и дал «кардиограмму сердцебиения страны», так это писатели Ф. Абрамов, В. Белов, Б. Можаев, В. Распутин, П. Проскурин, М. Алексеев и другие мастера так называемой «деревенской прозы». Те, чья родовая пуповина накрепко связала их с предками и потомками, кому Россия - родина-мать, а не мачеха и не место вынужденного проживания.
Вот и Пётр Еремеев из этого числа писателей. Его герои - это братья и сестры всё тех же Ивана Африкантовича и Михаила Пряслина, Фёдора Кузькина и Захара Дерюгина. Такие Матёру не бросают, а если и вынуждены уехать - так она в душе навсегда останется и будет болью, не отпуская, отдаваться в сердце.
Вопреки дьявольским соблазнам, как массовая и элитарная культура, П. Еремеев сохранил в себе инстинктивно, на генетическом уровне, тягу к родникам и истокам духовно-нравственной чистоты русского человека. Он по своей природе – не «океанист», его герои - приземлённые люди, живут, буднично радуются и страдают, смеются и плачут - и нет им, по большому счёту, дела до забот вселенских масштабов. Да и сюжеты еремеевских повестей и рассказов взяты из гущи народной жизни.
Безыскусная прозаическая правда - оселок всего творчества Петра Еремеева. Это литературная критика поделила правду на «большую» (правду явления) и «малую» (правду факта). А для него она одна. И за эту правду страдают его герои. Далеко не случайно, предваряя книгу «Чулымские повести», П. Еремеев выносит эпиграф: «Всякая правда помнится. Крестьянская память на всё долга».
Разрабатывая свою «золотоносную жилу» и свою - еремеевскую - интонацию, Пётр Васильевич предлагает нам, как он сам говорит, «не только событийность пережитого, не только материал крестьянской мысли давних лет», но и героизм терпения православного человека, присущие ему духовную и нравственную высоту, его извечное неприятие всякого зла и насилия.
Писатель ценит в людях из глубины идущие доброту, ласковость, мягкость характера, сердечную отзывчивость, нравственное начало, удерживающие его от дурного поступка. Этими качествами наделены почти все его герои, причём они, эти качества, не декларируются абстрактно, а обрастают плотью, проступают в конкретных делах и поступках.
Таков Иван Касьянович из рассказа «Кулацка морда». Казалось бы, на кой чёрт он полез в болотину за телком. Ведь не малец-несмышлёныщ, чтобы не знать обманчивости плавучей гравки. А скотинка казённая, в цене ещё малой, директор совхоза списал бы её гибель. Никто бы и не подумал даже притянуть старика к суду за недогляд - времена не те, когда за колосок с колхозного ноля отправляли по этапу.
Так нет, услыхал, как «такое родное, всегда близкое, всегда рядом живущее существо в надежде громко кричало о помощи, взывало к главному - к человеку», - и ринулся. Думал бычка из болотины выволочь, да сам угодил в беду: вдвоем и ушли в трясину...
Безрассудный, выходит, поступок? А это как посмотреть.
Из рода в род деды и прадеда Касьяныча крестьянствовали. Отец был крепким хозяином, любил землю и, когда начался разор деревни, не стерпел - выплеснул все в глаза горлопанам-сельсоветчикам, ну и сослали вместе с ребятишками подале от родных мест - куда Макар телят не гонял.
С младых ногтей уяснил Иван Касьянович, что скотинка «большой смысл жизни дает. Она кормит, одевает и обувает, и нет в ней зла людского». Вот и взял заповедный крестьянский смысл жизни верх над рассудком.
В. Панкратов
