Петр Еремеев. Летописец
1 марта. Митинговали у дома Гоппиус в конце Сальниковской улицы, а потом та маленькая, но крикливая толпа двинулась к городской Думе, и раздались крики о разоружении полиции, об освобождении заключенных из тюремного замка.
Вот уже и оружие кой-кому потребно, и помощнички из уголовников…
2 марта. Опять смутьяны, от дома Гоппиус ринулись к Думе, теперь уже требовали ареста полицейских чинов...
А 5 марта и фамилию городского головы трясли в криках.
Николай Михайлович, глядя из своего рабочего кабинета на улицу, грустно улыбался. Хотелось думать: дело, конечно, не в самом Щеголькове, как таковом, — оратели подняли главный лозунг столичных митингов: долой старые власти... Но где же то большинство, пожалуй, верное престолу? Попрятались, позакрывали толстые двери на замки и засовы. Э, нет, не отсидитесь, повыдуст ветер революции из уютных домов и квартир, и не поведут ли вас на заклание, как тех бычков на веревочке? Да, граждане, новые власти, новые метлы, так уж извечно ведется, станут мести похлеще. Пометет революция русскую землю!
Встретился с Вязововым, что возглавлял городскую думу. Сказал обдуманное, с убеждением:
— Конечно, могли бы мы с тобой и клич кликнуть, и собрали бы многих... Но не желаю и малого кровопролития в городе. Прошу мирной отставки.
Вязовов, напряженный в последние дни, отводил глаза в сторону, ответил не сразу.
— Все не так просто, дорогой Николай Михайлович. Пока, дадим личную охрану. Вас губерния утверждала, вот и снеситесь с губернией, как же без се разрешения?! Должно соблюсти субординацию!
6 марта. Пришел на службу, написал текст телеграммы на имя управляющего губернией и губернской земской управы П.А. Демидова:
"Желая более всего на свете общественного спокойствия, покорнейше прошу освободить от обязанности начальника города и должности городского головы".
Потом написал письмо благочинному Арзамасских церквей, чтобы духовенство обратилось к населению спокойно относиться к переживаемым событиям, не обострять положения в городе.
Отправил письмо с дежурным рассыльным и встал из-за стола.
— Ну-с, господин гласный, спасибо за совместную и очень полезную работу. Временно, сдаю вам бразды правления.
Член управы Николай Иванович Верхоглядов понимающе кивнул.
— Только на малое время...
— Ну, разумеется. Похоже, все мы тут уже временные...
Вскоре на должность городского головы избрали потомственного
почетного гражданина Арзамаса Вячеслава Алексеевича Бебешина.
8 марта. Отрешился от должности и вздохнул: свободен ты, старче Щегол ьков!
Но только 18 марта сдал дела, честно отчитался за городскую казну, в которой оказалось денег и ценных бумаг благотворительных учреждений на сумму 233226 рублей.
Вышел из управы, по Краснорядью гулял шалый весенний ветер, гнал в гору легкую сенную труху, обрывки газет и старой оберточной бумаги.
В голове вертелось насмешливое: "Ну, вот попал и ты, историк, в историю!" Николай Михайлович освобождено рассмеялся, запахнул длиннополую сибирку и тихо пошел домой. Вдруг вспомнилось, как Бсбешин важно примерял серебряный нагрудный знак городского головы — большую бляху с гербом Арзамаса на толстой цепи. Стало смешно: дорогой Вячеслав... Тяжелы теперь гербы, ох, тяжелы. Долго ли поносишь? А грудь у тебя купчик-голубчик, широка...
Последняя служба Щеголькова арзамасцам и замечательному человеку города — это ходатайство о постройке храма в память боярина Ф.М. Ртищева и во имя святого великомученика Федора Стратилата.
Дружеское участие, благородство помыслов побудили Николая Михайловича к делу.
...Общественность города благодарила Федора Ивановича Владимирского за его гражданский подвиг: создание водопровода. Скромный священник сказал:
— Ничего не нужно, как одну квадратную сажень земли на милом Мокром овраге, которую прошу подарить мне в вечное владение...
Началась война, как-то призабылась просьба о. Федора, а он старел, прихварывал. И вот 28 апреля 1917 года Николай Михайлович пишет в Думу:
"Владимирский просил одну сажень для своей могилы, ему хотелось быть погребенным на Мокром овраге, где им положено столько трудов".
Похоронить-то не сложно, Да вот закавыка. Людей хоронили же на освященной земле кладбищ. Вне их предавали земле лишь всякого рода самоубийц, утопленников, насильственно убиенных. А тут священник! Освятить землю в овраге могла бы построенная церковь...
Далее летописец писал в Думу, что почитатели Ф.И. Владимирского просят 10 или 12 квадратных сажен для храма. И еще:
"Просить о. Владимирского при жизни, пока силы дозволяют ему, служить в этом храме: об этом о. Владимирскому объявлено было 8 февраля, в день его ангела, и он выразил по этому поводу свое удовольствие и согласие".
Предполагалось, что маленькая деревянная церковь будет построена на собранные средства почитателей о. Федора. Щегольков брался за покупку стройматериалов. Городская дума дала разрешение на землю, но задуманное не осуществилось — новая власть города явно не благоволила к церквям и прежним народным обычаям...
Петр Еремеев. Летописец
