Студенты пятидесятых... Воспоминания Г.А. Пучковой, профессора кафедры литературы

В ранние школьные годы я любила стихи, географию, и английский язык.

Однако в Арзамасский пединститут я поступила почти случайно. Это было в 1956 году, после окончания Лысковского педучилища. Никаких языков, кроме русского, мы там не изучали. Горьковский институт иностранных языков был для меня закрыт, хотя диплом с отличием давал право поступления без экзаменов на историко-филологический факультет Горьковского пединститута. Но учиться там мне не хотелось. Однажды кто-то из знакомых сказал, что вот в Арзамасе (а он был тогда несколько лет областным центром) есть пединститут с каким-то необычайным факультетом «расширенного профиля», где готовят учителей русского языка и литературы и иностранных языков. Вскоре маршрут был выбран.

Навсегда осталась в памяти первая встреча с Арзамасом. Он тогда ещё был «тихим», «утопал в садах», и гайдаровские пруды были свежие, и вкусна была родниковая вода с Рамзаевского источника, а между станцией Арзамас-2 и рощей горожане выращивали картошку. На окраинах города уже начиналось бурное строительство. Помню непроходимые черные хляби на улице Калинина. Сиротливые старые деревянные дома, подлежащие сносу. Вывороченные из земли тяжелые гранитные плиты - памятники арзамасским купцам на Всехсвятском кладбище...

Первое знакомство «в лицах» с Арзамасским пединститутом произошло в приемной комиссии. Здесь нас приветливо встретил Н.Тюрин. Искренне удивился, что мы выбрали «такой маленький институт». Шутливо ответили ему, что с нашим приездом он станет «большим», с 1 сентября с увлечением приступили к учебе. Именно с увлечением! И могу это сказать не только о себе. Учиться многим студентам было интересно! Хотя это было нелегкое, полуголодное время.

Принудительно-добровольный комсомольско-определенный режим всей студенческой жизни. Исторические приметы послесталинского режима мы не просто «вынесли на своих плечах», а измерили его ежедневным скудным бытом, аскетизмом пищи и одежды, осенними повинностями на холодных картофельных полях, изнурительными агитационно-общественными кампаниями в связи с юбилеями, выборами, съездами, победами на революционном или трудовом фронте. И все же («как молоды мы были») хотели получить настоящие знания, служить высоким идеалам, оптимистически верили в себя», в превосходство советской молодежи.

Об этом мы искренне, слаженным хором (тогда его наличие было обязательным в институте) и соло распевали на сцене актового зала, над которым еще возвышался деревянный купол бывший духовной семинарии. Нехватка хлеба насущного и «колбасные проблемы» конца 50-х годов не были тогда ль удручающими, как в наши дни. Кстати, я даже не помню, какой тогда была колбаса, и была ли она вообще. Прилавки магазинов ломились почему-то от банок с крабами. Мы их не покупало крайней мере, очень редко. Лакомством были калачи из серой муки и пироги с повидлом. Их любовно выпекали на небольшом городском хлебозаводе.

Моё поколение хватило лиха военного времени, да и позднее тоже. В 1945 г. я пошла в первый класс сельской школы. Нищета была неописуемая. Не было одежды, обуви, бумаги – самого необходимого. Помню одну семью с четырьмя школьниками-погодками начальных классов. Обувь была только у старшего. Его утро зимой начиналось с того, что он на руках по очереди приносил в школу своих младших братьев и сестер. В теплое время многие приходили в класс босиком, часто бритые наголо (от вшей), с золотушными болячками - от недоедания. И все же каждую осень мои ровесники по начальной школе собирали колоски тающему из руин государству. Присвоить их значило рисковать жизнью, не столько своей, сколько родителей...

Студенты-пятидесятники жили в основном на стипендию в 28 рублей. Многие на частных квартирах, за что, правда, полагалась доплата сиротам и семьям погибших воинов. Общежития пединститута ул. Кооперативной и в Комсомольском городке были переполнены. Мест на всех не хватало, хотя удобств никаких. И когда мне в 1959 году - как круглой отличнице, образцовой комсомолке, проработавшей несколько летних месяцев на освоении целинных земель Кулундинской степи, ведущей «актрисе» студенческого драматического театра, когда мне впервые в истории Арзмассского пединститута была дана Ленинская стипендия в размере 80 рублей, то эта сумма равнялась приличной зарплате. На неё можно было хорошо питаться, модно одеваться, да ещё и одолжить десятку-другую нуждавшимся подругам.

Видно, прав был поэт, утверждая, «что пройдет, то будет мило». Память упорно не хочет возвращать мне студенческие голодные обмороки, горечь и отчаяние серых будней учебы, угарную зубрежку партийно-ленинских формулировок, бесконечно-обязательные конспектирования первоисточников. И боязнь, что на экзамене перепутаешь, когда и где, по каким вопросам спорили большевики с меньшевиками на этих своих бесчисленных конференциях...

Как же по-доброму, справедливо, с пониманием относились к студентам наши преподаватели (исключения не в счет). Праздниками были просто «вечера отдыха», с художественной самодеятельностью, с танцами под любимые мелодии вальсов и танго. Вместе со студентами в зале «под куполом» кружились и их учителя, жизнерадостные и нестрогие. Чинно приглашали девушек на вальс курсанты местного военного училища связи, строем приходившие на вечер и строем же возвращавшиеся в свои казармы на территории бывшего женского Алексеевского монастыря.

Каждый из наших педагогов был по-своему одаренным человеком и звал в свою профессию в меру отпущенного ему таланта. К концу моих студенческих лет (с 1956-1961 гг.) институт был готов к выходу на «большой путь», прежде всего стараниями и энергией нового ректора Е.В. Воробьева. Окрепла учебно-материальная база, увеличился набор студентов и приток дипломированных преподавателей. Начинались 60-е годы...