Жизнь М.С. Жуковой после замужества

В реальной жизни писательнице приходилось решать проблемы иного порядка. Действительность безжалостно толкала ее на дела совсем «не женские»: пришлось вести судебное дело, имевшее для неё важное практическое значение, заботиться о содержании сына и даже уплачивать долги мужа. Эта суровая школа заставила ее значительно изменить свой взгляд на судьбу женщины; она поняла, что женщинам, вытолкнутым обстоятельствами из круга семьи, нужно найти место в жизни. Такие мысли заставляют ее вывести некоторых своих героинь из заколдованного круга «семейственности». Наденька из повести «Мои курские знакомцы» посвящает свою жизнь «служению ближнему», а Лиза из «Самопожертвования» открывает школу, содержит старуху мать и «чувство независимости внушает ей твердость».

Не раз звучит волнующая автора тема несправедливого ограничения прав и свобод женщины и в «Очерках Южной Франции и Ниццы». Не случайно М.С. Жукова дважды использует одно и то же словосочетание для описания униженного положения женщин, которые «должны были довольствоваться» только тем, что им позволительно в этом мире власти мужчин. Однако, несмотря на то, что тема судьбы женщины является сквозной в произведениях писательницы, социальные мотивы никогда не были доминантой её творчества.

«Не скоро рассудок убедит неугомонный ум, не скоро приучит сердце уживаться с существенностью», - говорит она в повести «Самопожертвование». В то время, когда она еще глубоко верила, что женщина создана исключительно для семьи, эта семья была разрушена: у неё был муж, сын, но не оказалось семьи. По словам родственников, Марья Семеновна горячо любила своего единственного сына, но расстроенное здоровье принудило ее расстаться и с ним; мальчик учился в одной из петербургских гимназий, а ей пришлось в 1838 г. уехать на юг. «Очерки южной Франции...» и альбом акварелей, в котором указаны некоторые даты, дают возможность установить, что писательница прожила за границей около трех лет с перерывами на то время, когда она возвращалась к сыну. В альбоме мы находим и портрет Василия акварелью. Ещё один рисунок — женская головка, напоминающая Греза, и портрет неизвестного молодого человека помечены «1839 г. Черная речка». В том же альбоме есть портрет старушки, кажется, старшей сестры писательницы, помеченный «17 мая 1840 г., гор. Саратов» с надписью: «Писан сей портрет на 59 году от рождения и живописцем был дружочек мой Маша». Из всех этих указаний можно заключить, что Жукова в это время мало жила на одном месте; сын и литературные занятия привлекали ее в Петербург, а слабое здоровье не позволяло находиться в этом сыром и холодном городе постоянно. После 1842 г. она, видимо, за границу больше не ездила и попеременно жила то в Петербурге, где её сын поступил в университет, то в Саратове. Сюда еще в 1830 г. перевелся на службу её отец. Конечно, этот кочующий образ жизни шел в разрез с её врожденною склонностью к тихой семейной жизни, вызывая беспрестанно тяжелую внутреннюю борьбу. Но сквозь все эти невзгоды Марья Семеновна прошла «с гордо поднятой головой».

Л.Н. Толстой сравнивает жизненные неудачи с «ветром для парусного судна». Жукова в тяжёлые минуты, по видимому, не «сидела сложа руки», а всегда шла вперёд, пока сильно пострадавшие от бурь «паруса» выдерживали напор ветра. Более поздние её произведения носят отпечаток значительного успокоения и примирения с жизнью. Вместо едкой горечи в них всё чаще встречается добродушная улыбка снисхождения. Опыт тяжёлой самостоятельной жизни и тонкий наблюдательный ум помогали ей подняться выше мелочей жизни, на тот уровень, откуда ей виднее стала душа человеческая, трепетная и отзывчивая, как бы ни была груба и пошла её внешняя оболочка. Оглядываясь на свою прошлую жизнь, она находила слова примирения с нею: Несомненно, что около 1844 г., когда вышли «Очерки», Жукова могла бы сказать о себе: «Замолк мой Черный Демон и ясно тихо стало все вокруг!», — как говорит Серафима, столь духовно близкая ей героиня повести «Черный Демон». Эта душевная ясность и тишина возвращаются к ней, когда она после долгих лет сомнения, снова приходит к вере. Выражаясь её же словами, она никогда не затворяла перед собой «дверей неба». Немного приподнятый тон, которым она говорит об этом важном для неё вопросе, — а говорит она об этом часто — никогда не кажется в ней искусственным: все её произведения проникнуты глубоким, неразрывно связанным со всем её существом религиозным чувством. В детстве оно выливалось в мечтах о «золотом венчике» мучениц на лубочных картинках, привозимых старостой с ярмарки в подарок барышням; позднее, пронесенное ею сквозь глубокие душевные страдания и ими укрепленное, оно обратилось для неё в маяк, который неустанно освещал её жизненный путь. После всех жизненных крушений она не знает другого прибежища для своих героинь, кроме «подножия алтаря».

Образ храма в творчестве Жуковой занимает особое место. Писательница приводит своих героинь искать утешения в пустые, безмолвствующее храмы, которые возбуждают у самого автора глубокое чувство благоговения, входит ли она в сельскую церковь на берегу Волги или готический храм в Лионе, Арли или Балансе. Она любит не только тишину и безмолвие рукотворного храма, но и покой в природе, заставляющий человека прислушаться к самому себе, к звукам струн своей собственной души. Тишина в храме...